Песок и порох. Тайна названия
Причём, жгучая. И вот почему.
Хорошую выставку назвать невозможно. Возможно абы какую и абы как. А у хорошей легко повредить смысл. Эта выставка — очень хорошая.
Акт номинации — всегда немного насилие. А насилие — если это не хирургическое вмешательство, защита от разбойников, или не обряд инициации, — всегда этически уязвимо. Поэтому название возможно только вызвать. И прыткие приставки, скачущие перед корнем «звать», его почти не задевают. Зов. Так на спиритических сеансах трепещущие энтузиасты вызывают чей-то бесхозный дух.
Кураторий1 ТИАМа решился на эпифанию. Про выставку почти всё было понятно. Про её пафос, её структуру, её послание. Тульский кремль извлекается
из привычного военно-полевого контекста (Дикое поле, настырные номады, рогатины, пищали и прочий инвентарь) и помещается в общеевропейский. Те же чудеса фортификации (только замки и форты вместо кремлей и оборонных объектов, притворяющихся обителями). Те же супостаты (не совсем те, но столь же неугомонные). Те же громокипящие причиндалы (аркебузы, бомбарды и всё такое). Плюс то, как на эти чудеса смотрели, как их видели, как не замечали, как тяготились, как забывали, как вспоминали, как гордились, и как грустили, когда, вспомнив и возгордясь, видели только руины.
И вот как эти «изворотливые» контексты приладить друг к другу?!
Название, однако, явилось. Точнее, вызвалось. Кураторию было непонятно, почему оно такое и откуда оно такое взялось, но понятно, что это — оно. В подобной паранормальной ситуации понадобилось не объяснение новоявленного сочетания слов, а его разгадка. Кураторий потерялся.
Два сыпучих вещества. Одно из них природного происхождения, другое — антропогенного. Природное вещество используется в строительстве (отощитель для кирпичного теста, заполнитель для строительных растворов). Доминантная функция второго деструктивна. Ещё бы: оно — взрывоопасный микс инфернальной серы, древесного угля (в идеале — продукты горения виноградной лозы) и селитры (перебродившие нечистоты, то есть самые что ни на есть общечеловеческие фекалии). Но корректно ли сводить эту зажигательную пару к базовой семантической оппозиции «созидание/ разрушение»? Соблазнительно — да. Тогда появится шанс всё это графическое разностилье как-то гармонизировать. Но корректно ли?! Ведь песок — вовсе не ведущий элемент строительного процесса (как безусловные камень и глина). И не является ли тем же самым насилием эта, не вполне оправданная, попытка вменить ему подобную символическую позицию?
Более того — вся строительная лексика этимологически так и «льнёт» к своим керамическим основаниям. Зьдание — здание, строение («Зданiе чудно и красно, а церковь мусiею удивлена изовну»). Хотя «зьдание» — ещё и «творение», и «тварь». Происходит оно от слова «Зьдъ» — глина («Тогда истрься зело зьдъ, железо, медь, сребро и бы яко и прах»). Поэтому и зодчий (зьдъчии) изначально — горшечник (и только потом-каменщик, строитель («Зъдчiи основанiа положыв стены воздвиг врех»). Зато «зьдати» — уже «создавать, строить», как и «зиждитель» — «строитель, создатель» («Всяко художество им въноутрь оучимо бе: жижительско и кузнечьско, тъкальчьское и каменьное сечение»). Этот экскурс в «придонные» слои языка, лишив песок легитимности в качестве инстанции, ответственнои за созидание, на глазах превращается в некое лингво-лирическое отступление, в котором недолго и увязнуть:
Порох, как и прах, = пыль («Церковь держи чисто, без пороха и паоучин, паче же алтарь»; «Исходяще от града того, прах от ног ваших истрясете»), но также и пепел, и уже метафорически — ничтожество («Персть есмь и прах»). Впрочем, название «порох» закрепилось за соответствующим веществом далеко не сразу. Ещё в первой половине XIX века это значение («зернистый состав для стрельбы») уступало по употребимости в обиходной речи «всякому сыпучему веществу, пыли». А ещё раньше современный порох и вовсе назывался «зельем». Зелие — и зелень, и злак («хлеб соух и зелие варено без масла»), и лекарство («Несть бо зелия, могуща Божию казнь пременити»), и отрава, и волшебные травы («Злых и лютых зелей мешок»), и — да, порох. Вот и увязли.
Хотя, согласитесь, траектория значений, мигрирующих сквозь слова «зелье» и «порох», головокружительна и без всякой корысти: цвет (зелень) — трава — отвар трав — волшебный отвар трав (приворотило кого-то, авторитетного, видимо) — некий аттракцион (чудесное; взрыв, к примеру) — разволшебствление (дело техники, а не чудо никакое) — ироничный эвфемизм (порошок, пыль практически, а всё окрест-в клочья) — закрепление в современном языке (с забвением всех этих семантических выкрутасов).
Но почему бы тогда не отринуть каверзную этимологию и не ухватиться за иные возможности символизации? «Песок — всегда без начала и конца» (Х. Л. Борхес), а порох как раз — раз и всё. Тыдыщщщ. Бесконечность и точка, безвариантная конечность. Вполне «пригожая» пара, но некоторые натужность и претенциозность этого сопоставления смущают и не подпускают и без того робкий смысл к подобной несущей конструкции. Значит, история:
До конца XV столетия артиллерия представляла собой, скорее, устройство для нервно-паралитических аудиовизуальных эффектов. След этой функции различим в слове «пушка» (то есть пугало). Остроумные технические инновации эпохи Ренессанса резко повысили огневую мощь вчерашней трашилки. Страшнее стала сама война. Фортификация вынужденно эволюционировала. А средневековые замки мгновенно превратились в декорации, нечто, почти вымышленное, почти привидевшееся. В замки из песка (sandcastles). Песок и порох нашли себя? Версия — почти убедительная, даже, может быть, эффектная, но некоторая изношенность само и идиомы — к тому же тревожащеи легкостью замены песка на неуместный воздух, — заставляет проигнорировать и её. Значит, не история.
Остаётся химия. Жаль, что кураторий ТИАМа ничего в ней не понимает. Песок и порох — это:
SiO2 и 2KNO3 + 3C + S = K2S + 3СО2 + N2
Возможно, жгучая тайна названия скрывается за этой волнующей абракадаброй, и от этого она, и без того такая жгучая, жжот уж и вовсе немилосердно.В любом случае, ТИАМу повезло. Ведь на его зов могло явиться и такое: ПЕПЕЛ И ПУДРА, к примеру.
Но, возможно, эта смысловая туманность даже предпочтительнее, чем однозначное толкование. Разгадка где-то рядом, под боком, а значит, никуда
не денется. И потом, а вдруг это фишка такая? Вдруг зритель должен сам догадаться и почувствовать своё умственное превосходство? Ну, вот пусть сам и догадывается, раз он такой умный.
По поручению куратория ТИАМа,
Вадим Касаткин